[[esta]]

Название: Невидимые нити
Автор: Эста
Фандом: Книга и фильм 2008
Персонажи: Чарльз Райдер/Себастьян Флайт, Селия Райдер, Ориджинал.
Размер: примерно 4700 слов
Рейтинг: G, авторский R.
Дисклеймер: все персонажи, кроме одного, принадлежат Ивлину Во )

- А как эта местность называется?
Он ответил; и в ту же секунду словно кто-то выключил радио и голос, бубнивший у меня над ухом, беспрестанно, бессмысленно день за днем, вдруг пресекся; наступила великая тишина, сначала пустая, но постепенно, по мере того как возвращались ко мне потрясенные чувства, наполнявшаяся сладостными, простыми, давно забытыми звуками, ибо он назвал имя, которое было мне хорошо знакомо, волшебное имя такой древней силы, что при одном только его звуке призраки всех этих последних тощих лет чередой понеслись прочь.
***
При появлении Себастьяна серые фигуры моих университетских знакомых отошли на задний план и затерялись в окружающем ландшафте, словно овцы в туманном вереске взгорий…
…Но истина открылась мне в тот день, когда Себастьян, листая от нечего делать «Искусство» Клайва Белла, прочел вслух:
«Разве кто-нибудь испытывает при виде цветка или бабочки те же чувства, что и при виде собора или картины?» - и сам ответил: «Разумеется. Я испытываю».
***
Патер Браун сказал примерно так: «Я изловил его – вора – с помощью скрытого крючка и невидимой лесы, которая достаточно длинна, чтобы он мог зайти за край света, но все равно притянет его назад, стоит только дернуть за веревочку»
***
- Ты любил его, правда?
- Любил. Он был предтечей.
***
Ивлин Во, «Возвращение в Брайдсхед».

Я полагал, что никогда более не увижу его, но я ошибался.
Судьба приготовила мне неожиданную встречу. На столько неожиданную и долгожданную, что когда она произошла, я не нашелся что сказать, и чувства, которые, казалось, должны были бы выплеснуться через край десятилетиями ожиданий, враз притихли, испугавшись того, что представший перед моим взором человек может быть всего лишь искусным миражом.
Это случилось в один из жарких летних дней, которые я проводил в Италии, вместе со своей семьей. Торопиться мне было некуда. Война прокатилась по этим местам, и исчезла за горизонтом, оставив после себя несмываемый серый налет. Вся Европа сейчас напоминала потрескавшуюся соляную равнину – безжизненная почва, где сухая как пергамент, а где покрытая размокшей от долгих дождей глиной. Так что по большому счету было все равно куда ехать, где коротать дни.
Мои картины, на которых были запечатлены старинные особняки, островки ушедшего века, нынче безвозвратно потерянные, и потому особо ценные, обеспечили нам беззаботное существование на несколько лет вперед, и на очереди у меня стояли новые заказы, в основном с другого континента, не затронутого войной, и потому не дезориентированного в пространстве жизненных ценностей.
Мне только что исполнилось 40 лет. Двое моих детей были определены в прекрасную школу в Америке, и Селия могла перевести дух.
Когда-то наш брак чуть не распался на мелкие осколки, когда я встретил тень моего прошлого. Джулия вошла в мою жизнь, как отголосок еще более древнего чувства, и принесла с собой смятение и страхи, совершенно, как казалось мне тогда, не нужные.
После десяти мертвых лет она явилась глотком воздуха, который я вдохнул с радостью и восторгом, с замиранием сердца, поддавшись этой пьянящей гамме миражей и воспоминаний. Своим видом, своей схожестью чертами лица с ним, с тем, чьей тенью пребывала, она приносила боль, и тут же исцеляла эти раны. Я смотрел на нее, я готов был бросить все к ее ногам, потому что она как луч света, вдруг дала мне веру в чудо. Если вернулась она, то может быть, вернется и он, появится из глубин моей памяти, воскреснет и сойдет с креста, сбросив с себя пепел, возродится как феникс. И я, восхищенно любуясь совершенными ее чертами, замер в тщетном и болезненном ожидании, напряженно прислушиваясь, готовый уловить звук знакомых легких шагов.
Но время шло, и ничего не происходило, и постепенно я снова забывал о своих ожиданиях, сердце успокаивалось, Джулия становилась не более чем случайным фантомом, которым я увлекся, источником, утолившим лишь на время мою жажду, более, чем кто–либо еще был способен. Но все же только на время. И когда это время вышло, мы отделились друг от друга, окончательно разошлись в разные стороны, каждый в поисках своего Грааля. Но мой Грааль был спрятан надежней всего.
После моей с ней встречи прошло еще несколько лет.
И вот – я стою посреди залитой солнцем улицы в Риме, не в силах пошевелиться, произнести хотя бы слово. Лицо мое спокойно, но это лишь застывшая маска, потому что я просто не имею в своем распоряжении тех эмоций, которые должен испытывать, глядя на человека в толпе, стремительно удалявшегося, лавирующего средь шумных итальянцев со знакомым мне изяществом.
Я перевожу дух. Конечно же, это мираж, это какая-то шутка подсознания, вывернутая наизнанку, насмешка над самыми сокровенными ценностями моей души. Я слишком много рефлексировал и в результате сам создал этот удивительный фокус. Секунду спустя я уже бежал за ним, выискивая глазами. В ушах билось «не может быть…невозможно… только бы это был не он».
Только бы не он – потому что я понятия не имел, чтобы сказал ему при встрече. Когда мы виделись последний раз – около двадцати лет тому назад, на руинах ушедшего мира, среди грязи, шума и нищеты Марокко, он был уже потерян для меня. Тогда я просто развернулся и перешагнул порог, оставив это гибнущее в алкогольной зависимости упрямое существо в компании с худшим человеком, которого только он мог найти. Тогда Себастьян сказал мне – «Как странно вдруг заботиться о ком-то, когда всю жизнь заботились о тебе».
Я не смог удержать его, я позорно капитулировал, я ничего не сделал, кроме как давал ему денег на выпивку, когда все остальные не давали, и он закладывал свои вещи - серебряные часы, портсигар, как будто влачил нищенское существование. Я не сделал ровным счетом ничего. Эта слабость и безволие, эта покорность судьбе обошлась мне смертью при жизни – когда последующие долгие годы я блуждал словно во тьме, изредка видя тусклый свет в чем-то вроде путешествия по диким джунглям или в своих картинах.
Наконец, когда нас разделяло всего несколько шагов, я осмелился позвать его по имени. Буквы царапали гортань, мне казалось, я говорю на незнакомом языке, и он меня не понимает. Так бывает во сне – вроде бы ты кричишь что есть сил, но окружающие тебя не слышат. Я не любил такие сны.
- Себастьян.
Он остановился, так резко, что чудом не врезался в человека рядом.
Это действительно он, подумал я. А вдруг все таки?... вдруг я обознался. Извинюсь и пойду дальше, как будто ничего и не было. И забуду об этом навсегда.
Он обернулся. Я выдохнул, всматриваясь в черты – ища знакомое, то, что сохранила память. Как мало и как много этого осталось! Годы сделали свою работу, но как будто бы нехотя, в полсилы, и даже не смотря на то что покинул я его в плачевном состоянии алкогольной зависимости, лицо его сохранило прежнюю феноменальную красоту, которую после я искал и находил в его сестре.
Несколько секунд он всматривался в позвавшего его, немного удивленно, удивление сменялось чем-то другим, чем-то схожим по сути с моими чувствами – как казалось мне в тот миг. Как я смел надеяться.
- Себастьян… - повторил я.
Много лет назад, в Оксфорде, он сказал мне – я сейчас отчетливо это вспомнил: как хорошо было бы спрятать ценности в разных местах, в тот самый миг, когда ты счастлив, а потом вернуться за ними, через много-много лет, найти и вспомнить все, до мельчайших подробностей. Все то счастье, испытанное и пережитое почти жизнь назад.
Сейчас он смотрел на меня и улыбался.
Я подошел к нему еще ближе, не смея отвести взгляда. Себастьян молча ждал, пока я подойду так, что бы не нужно было перекрикивать шум улицы, и затем сказал:
- Пойдемте, Чарльз, куда-нибудь, где можно поговорить. Ужасно шумно.
Это прозвучало так буднично, так обычно, будто бы не виделись мы со вчерашнего дня, а вовсе не половину наших жизней. Мне ничего не осталось, как согласиться, и пойти за ним, на другую сторону дороги, в один из множества переулков. Там мы зашли в маленькое тихое кафе, где пахло свежими булочками и еще какими-то сладостями, и народу было ровно столько чтобы не чувствовать себя словно в волнах бушующего океана. Дверь захлопнулась за нами, и наступила тишина.
С тех пор, как я позвал его по имени, я не произнес более ни слова. Я наблюдал за ним, еще не до конца поверив, что наша встреча происходит на самом деле, здесь и сейчас. Первое, что поразило меня больше всего – его спокойствие. Себастьян вел себя непривычно целеустремленно и уверенно. Движения его были знакомы мне, но они утратили свою былую поспешность и суетливость. Тонкие пальцы переплелись друг с другом и легли поверх стола, когда он сел напротив, разглядывая меня. Именно так – он смотрел на меня с любопытством натуралиста, увидевшего диковинную бабочку; сквозь это любопытство я в свою очередь не мог разглядеть и толики волнения. Если оно вообще было, это волнение.
- Вы живете в Италии? – снова первым заговорил он.
- Нет… я здесь не на долго. На отдыхе с семьей.
- Вы стали выдающимся художником. Я немного следил за вашей жизнью.
Это было для меня откровением. Себастьян следил за моей жизнью?.. В то время, как я уже давно похоронил его, боялся даже предполагать, что сталось с моим другом.
Ошеломленный, я не нашелся что ответить. Он тем временем заказал бутылку вина.
- Вы изменились, Себастьян, – произнес я.
Он улыбнулся мне.
- Надеюсь, не в худшую сторону.
- Нет, конечно, не в худшую. Но вы…
- Выгляжу трезвым?
- В общем, да.
- Не беспокойтесь, Чарльз. Я могу спокойно говорить на эту тему. Я пью достаточно для того, чтобы не казаться скучным занудой самому себе, но и не терять голову.
- Это и удивительно. Последний раз, когда мы встречались, я запомнил вас на грани катастрофы.
- Я эту грань перешагнул, дорогой Чарльз, еще много раньше, чем вы думаете. Но, как видите, - он усмехнулся, - я вернулся.
Из каких глубин ада вернулся мой друг, я даже и предполагать не смел, и кто помог ему в этом, кто протянул руку помощи, и выдернул его – этого я не знал. Но то, что Себастьяна спасли, было очевидно, я не мог представить себе, чтобы он вернулся к нормальной жизни самостоятельно.
- Значит, вы наблюдали за мной? И давно?
- С тех пор, как вернулся. Я живу здесь, в Риме, уже пять лет.
- Почему раньше не сообщили о себе?
- Не был уверен, что нужно это делать. Много воды утекло, у вас давно другая жизнь. Семья, дети. Картины.
А какая жизнь у вас? - хотелось мне спросить.
Я не знал, злиться мне или соглашаться. От части он был прав – ворвавшись так неожиданно в мой упорядоченный, пусть и картонный мир, он поставил под угрозу всю ту жизнь, к которой я привык. Теперь он дал мне возможность взглянуть ему в глаза в поисках упрека или сожаления. Но ни того, ни другого я не обнаружил. И это озадачивало меня более всего.
Почти с физической болью я осознал вдруг, глядя на мужчину со знакомым лицом перед собой, что ничего не знаю об этом новом человеке. Все эти годы я лелеял тот образ, что давно остался в прошлом, был принесен естественным образом в жертву времени и обстоятельствам. Но я упрямо хватался за эту обманку, и жил в ожидании того, что когда-нибудь я вновь обрету его, тот любимый мною мир в его обличии.
Своим появлением Себастьян разрушил эту сильнейшую иллюзию. Вот почему, едва увидев его, я молил все силы, чтобы это оказался не он – я знал, чувствовал.
Себастьяна, казалось, нисколько не тяготили подобные мысли и сомнения, он смотрел в окно, на меня, неторопливо пил свое вино и щурился на солнце, едва касавшееся его ресниц.
- Приходите ко мне, Чарльз. На днях. Я хотел бы увидеть вас еще. – Сказал вдруг он.
Я машинально кивнул. Отказаться я не мог. Он довольно назвал адрес. Казалось, его забавляет вся эта ситуация. Мне же она нисколько забавной не казалась. Скорее наоборот. Я чувствовал, как земля подо мной подрагивает и осыпается, как где-то вдали нарастает гул – предвестник перемен.

- Что-то случилось, Чарльз? Ты вернулся гораздо позже, чем я рассчитывала. Где ты был?
В голосе жены не было каких-то требовательных ноток, скорее скучающие. И так уже много лет.
- Гулял. Встретил старого друга, которого не ожидал увидеть. – ответил я, наливая из графина бренди.
- Что же ты не пригласил его к нам? Я почти не вижу твоих друзей. Только знакомых. Ах, Чарльз, я так устала за сегодняшний день. Мы с Каролиной столько мест обошли! Джон с нами не пошел, ну и зря. А еще я встретила леди Элбертон. Она тоже здесь на отдыхе, представляешь? Выглядит потрясающе, понятно, почему у нее столько кавалеров при живом-то муже.
Я что-то отвечал, кивал и соглашался с тем, что говорила моя жена, ее речь была похожа на щебет. Такая же легкая, заполняющая собой все пространство, и пустая.
Селия не была глупой. Просто наши разговоры уже давно утратили какой-то смысл для нас обоих. Гораздо больше общего у нее было с моими выставками.
- Прости, я устал, и хочу лечь пораньше. – Я поцеловал ее и поднялся в спальню, прихватив с собой бокал. Мне необходимо было побыть с самим собой, хотя бы полчаса.
Мысленно я прокручивал происшествия сегодняшнего дня. Все стало зыбким и почти стерлось, превратилось в бесформенную массу – события, лица, звуки – все, что было до встречи с Себастьяном. Часы начали свой ход с нуля. Мы почти и не поговорили. Я не рискнул расспрашивать его о подробностях его жизни, а он не спешил раскрывать карты. Просто сидел напротив, и нес какую-то ерунду о булочках, о вине, о моих выставках, которые хотел бы посмотреть, как будто все это и было самым важным на свете, и появился он исключительно за этим. В этих пустых приятных разговорах был весь прежний Себастьян, и я любил их. Но сейчас я почти ненавидел свои картины и эти проклятые выставки, я готов был стукнуть кулаком по столу, встряхнуть его за плечи, впившись взглядом в зрачки, вытрясти из него все, вывернуть наизнанку и хоть раз в жизни заставить говорить по существу. Конечно, ничего такого я не сделал; сидел и слушал; и говорил такую же ничего не значащую ерунду. Потом он взглянул на часы (я счет времени давно утратил), расплатился и исчез так же неотвратимо и мистически, как и появился, оставив меня в тишине переживать этот взрыв, с адресом, записанным карандашом на клочке бумаги.
Спустя несколько дней, проведенных в сомнениях, я наконец отправился по тому адресу, что дал мне Себастьян.
Дом располагался не в самом респектабельном районе, внешние данные имел весьма скромные, но выглядел все же аккуратно и ухожено. Я обошел его кругом, скользя взглядом по простым треугольникам окон, по углам и пересечениям. Я подумал, что не стал бы рисовать этот дом – такой он был невзрачный. Как будто пустое место.
Наконец любое время ожиданий вышло, и я позвонил в дверь, почти не удивившись, что Себастьян открыл сам. Он пропустил меня внутрь, затворил дверь, и сразу предложил мне что-нибудь выпить. Я отказался. Мелькнула мысль, что я зря пришел. Что нужно бежать отсюда, и никогда более не возвращаться. Слабая и непрочная мысль.
- Я боялся что вы не придете. – сказал он, как-то нерешительно. Сейчас в нем было гораздо больше от того человека, которого я знал.
Я с тревогой и подозрением присматривался к нему. Несколько дней назад он казался мне легким и призрачным, как утренний туман, сейчас же выглядел усталым, чуть ли не больным.
- Я подумывал об этом. – Признался я. – Я даже не знаю, о чем говорить с вами.
Мне хотелось быть откровенным - наверное, очень не к стати.
- Обо всем. Раньше вы говорили обо всем.
- Бог весть сколько лет назад, Себастьян.
- Вы начали верить в Бога? – с некоторым любопытством и насмешкой спросил он.
- Это просто расхожее выражение. Вы живете один?
- Нет.
- Зачем вы пригласили меня?
- Хотел видеть, я же сказал. Разве это странно?
- Раньше не хотели.
Он вздохнул.
- Вы злитесь?
- Я в замешательстве.
- Простите меня. Простите меня, Чарльз. Это было очень грубо с моей стороны.
Я чуть было не расхохотался в голос.
- Так с кем же вы живете? – подобный вопрос прозвучал более чем бестактно, но слишком хорошо я помнил последнего Себастьянова сожителя.
- С женой, – просто сказал он. – Давайте откроем окно. – он поднялся и поспешно отворил створки справа от нас, в комнату ворвался порыв теплого ветра и запах нагретой мостовой. Я молча взирал на него, на его силуэт, просвеченный солнцем.
- Она скоро придет. Я вас познакомлю, если желаете.
- Да, конечно… Я рад, что у вас все хорошо. - Я очень тщательно подбирал слова.
С женой! Себастьян изменился гораздо больше, чем я мог предположить – с одной стороны, и остался прежним – с другой, которую он усиленно, но безнадежно прятал.
- А с чего вы взяли, что у меня все хорошо? А вот и она. – Проронил Себастьян, выглядывая в окно. В его голосе мне на миг почудилось что-то очень знакомое и неприятное, то самое, которое я меньше всего хотел бы вернуть.
К дому подъехал автомобиль, затем послышались легкие быстрые шаги, и через пару минут в комнату вошла леди Флайт.
Я смотрел на женщину, которая завладела сердцем Себастьяна. Она была красива, не ослепительна, горда, но не надменна; зеленое платье обтекало гармоничную фигуру, черные волосы на затылке были стянуты в тугой пучок; серые глаза смотрели внимательно и цепко. Она не была похожа на женщин из Брайдсхеда, но была в ней некая черточка, некий секрет, который и привлек Себастьяна – так я подумал, впервые увидев Элизабет Флайт.
Нас представили друг другу, и она тут же укорила Себастьяна, что тот даже не позаботился о том, чтобы накормить гостя – Себастьян и в самом деле и не вспомнил бы о приличиях.
Что меня приятно удивило – Элизабет ни слова не сказала о моих картинах, когда услышала имя. Без сомнения, она знала, кто я такой, но я не услышал ни одной льстивой заигрывающей нотки в ее голосе. Может быть, в глазах появилось чуть больше любопытства.
Я непроизвольно вспомнил Джулию.
Она извинилась и ушла распорядиться об ужине.
- Она красива, Себастьян.
- Да? Никогда не замечал.
Я удивился такому ответу, но решил, что лучше промолчать.
Мы поужинали, говорила в основном леди Файт, она очень ненавязчиво расспрашивала меня о моей семье и работе, но в отличии от других ее интерес не вызывал во мне раздражения. Себастьян сидел со скучающим отстраненным видом, уставший и осунувшийся. Я бы много отдал, чтобы узнать какие мысли занимали в этот момент моего друга. И что происходит в этом доме, а то что здесь что-то происходит, становилось очевиднее для меня с каждой минутой.
После ужина Себастьян вдруг покинул нас, невнятно сославшись на головную боль. И этому я не удивился, не обиделся, и не посчитал грубостью с его стороны – если бы на месте Себастьяна был кто-то другой, это выглядело бы полным неуважением.
Элизабет ловко заняла меня разговорами, мы сидели в креслах у небольшого камина, и перебрасывались негромкими репликами.
Я обратил внимание, что дом был довольно небогат. Не сказать, чтобы беден, но и не слепил роскошью как Брайдсхед. Слуг почти не было, я не увидел ни одного за весь вечер, все они были где-то в других комнатах, или на кухне. Мебель и ковры не представляли никакой ценности и скорее всего были приобретены вместе с этим домом, и позднее ничего не докупалось или не менялось. Я даже подозревал, что у Себастьяна довольно ограниченное финансовое положение (если не сказать, что он живет и вовсе не на свои средства) – после войны это было почти повсеместно, и не затронуло только избранные высшие сообщества, к которым Флайты не принадлежали уже довольно давно.
Наконец, я решился задать вопрос, который терзал меня все больше.
- Леди Флайт, я знаю Себастьяна очень давно, и мне были известны некоторые нелицеприятные особенности его жизни. Может быть, мой вопрос прозвучит крайне грубо, прошу простить меня…
- Вы хотите знать, пьет ли он? – она ничуть не смутилась. – Да, пьет.
- Мне он сказал, что нет.
- И вы поверили? За то время что вы не виделись, а мне известно о вашей дружбе, он многое пережил. Моменты, еще более нелицеприятные, скажем так. Себастьян крайне неустойчив психологически, и у него случаются срывы. Он может держаться какое-то время – неделю, две, иногда месяц. Но потом обязательно происходит что-то подобное.
- Как вы это терпите?
Она улыбнулась чуть, пожала плечами.
- Я люблю его. Этого достаточно.
Так и не дождавшись Себастьяна, я ушел. Я был зол на него. Зачем нужно было врать? Надо признаться, я был разочарован. Значит, совсем ничего не изменилось. А я по наивности надеялся, что годы как-то повлияли на него, заставили искать другие ценности в жизни. Но в то же время это был тот Себастьян, хорошо знакомый мне своей непредсказуемостью и неуправляемостью. И в этот раз, в отличии от прошлого, за ним было кому присмотреть. Без моего участия. Да и вряд ли я бы смог сейчас что-то сделать, раз не смог и тогда.
Вернувшись домой, я твердо решил не думать обо всем этом, и не приходить более в тот дом. Может быть, я поговорил бы с леди Флайт еще, но не сейчас. В конце концов, у меня в жизни есть еще что-то, кроме Себастьяновых проблем с самим собой – мои дети, которых я любил не меньше своего прошлого.
Но чувство абсурдной недосказанности не покидало меня день ото дня.

Прошло несколько недель, Себастьян так и не объявился, а я не решался поехать к нему. Иногда мне казалось, что если я попробую найти снова тот дом, то обнаружу вместо него какие-нибудь заброшенные развалины, и местный житель удивленно скажет мне, что никто не живет здесь уже несколько лет.
Селия готовилась к отъезду, неспеша собирала вещи, я на последок гулял по римским улочкам, запоминая детали и делая наброски в блокноте, чтобы потом перенести все это на холст. В основном я странствовал в одиночестве, детей почти никогда не брал, а Селии было не очень-то и интересно, когда я подолгу останавливался у какого-нибудь старого здания и дотошно изучал его линии, она начинала меня поторапливать, и такие моменты обычно заканчивались ссорами, в конце концов она перестала ходить со мной, а я не настаивал.
Я уже знал, как назову свой следующий альбом. До отъезда в Америку осталось два дня. В какой-то миг мне в самом деле удалось не думать о Себастьяне, но он сам напомнил о себе.
Он пришел ко мне домой. Откуда-то узнал адрес (я подозревал, что нынче это не сложно), и заявился без предупреждения. Хорошо что дома кроме меня и горничной никого не было. Его бесцеремонное появление было неожиданностью, я почти смирился с его равнодушием к миру.
- Что вы здесь делаете? – я окинул его взглядом. Себастьян выглядел растрепанным, как будто только что с постели; на нем был костюм не по сезону – слишком теплый, и довольно поношенные туфли.
- Я боялся, что вы уедете. – Сказал он. По тому, как блестели его глаза, я сразу понял, что он выпил, но немного – движения и речь были вполне осознанными.
- Да, мы скоро уезжаем. – Я вел себя довольно сдержано.
- Не предложите мне чего-нибудь выпить?
- Нет. Вам уже хватит.
Он выругался, и сел в кресло, не дожидаясь моего предложения.
- Где ваша жена и дети? Я хотел бы познакомиться с ними.
- Где-то в городе, Себастьян. Я рад, что сейчас их нет.
- Вы стыдитесь меня? – в его голосе прозвучало удивление и легкая обида.
- Нет, но я бы не хотел впутывать еще и их во всю эту неразбериху. – Я прохаживался по комнате, наблюдая за ним. – Себастьян, давайте будем откровенными. Зачем вы явились? Только не надо нести бред про то, что хотели меня видеть. Вам нужны деньги? – вдруг предположил я.
Кажется, он смутился.
- Да. Немного. Мне нужны деньги. – Себастьян взглянул на меня.
- Попросите у жены. Неужели она вам не дает денег?
- Она мне не жена.
Я был удивлен.
- Как это?
- Только юридически. Да, мы заключили брак, но ей ничего от меня не нужно, кроме моего состояния, точнее того что осталось. Она все забрала, и я не имею права пользоваться деньгами без ее согласия, а она его не даст.
- Как же вы так попались? Зачем заключили этот союз?
- Я был не в лучшем состоянии, чтобы думать.
- Понятно. Я даже не сомневался.
- Вы дадите мне денег?
- Нет, не дам. Ни цента, Себастьян. Потому что вы солгали, потому что пришли ко мне просить денег вместо того чтобы наконец поговорить, потому что я больше не хочу в этом участвовать. Ясно?
Я начал злиться, и голос мой звучал довольно резко.
- Я думал, мы друзья, - произнес Себастьян.
- Поверьте мне, я тоже надеялся на это. Но мне кажется, что вы давно променяли мою дружбу на что-то другое. Я надеялся на то, что когда-нибудь встречу вас, и все станет как в дни нашего знакомства, в первые дни. – Я помолчал немного, подбирая слова. – Не было и дня, чтобы я не вспоминал Брайдсхед, и вас, и то лето… И вот я наконец нашел вас – и что же я вижу? Все то, что разрушило нашу дружбу. И, черт возьми, вы нагло врете мне! Хотя прекрасно знаете, как я отношусь к вам. Как относился. Вместо того чтобы поговорить! Вместо того, чтобы говорить со мной, вы валяете дурака!
Я смотрел на него, но он не слушал меня – так мне казалось. Он смотрел на полотно на мольберте в углу комнаты, которое я не закончил.
- Красивая картина. – Негромко сказал он.
Быстрыми шагами я подошел к мольберту, сорвал с него полотно, изорвал, и бросил на пол, разбил деревянный мольберт о стену одним чудовищным ударом, бросил щепки вслед полотну.
- Теперь вас ничего не отвлекает?! – я сжал его худые плечи, так что ему наверняка стало больно, выдергивая из кресла. – Говорите со мной, черт бы вас побрал! Идиот несчастный!
Я встряхнул его, и прижал к себе, запуская пальцы в волосы, не давая ему пошевелиться.
Себастьян не делал попыток вырваться, он тихо дышал в мое плечо, напряженный до предела – я чувствовал, как он подрагивает. Наверное, делать этого не стоило – раздувать угли, но я не мог найти иного способа привлечь его внимание, помочь ему сбросить оцепенение. Я придержал его за затылок и поцеловал, как когда-то он поцеловал меня. Если он хочет этого, то я готов ему это дать. Тогда был не готов, сейчас у меня больше нет выбора, нет надежды.
Себастьян взглянул на меня, мне показалось, с ужасом. Как будто его вдруг ударили, как будто заставили ступить в огонь, и от резкой боли он вырвался из сна, очнулся, перепуганный до полусмерти, оказавшийся вдруг на развалинах города, в котором вырос. Я не отводил взгляда, как не отвел бы его перед хищным зверем.
Я поцеловал его снова, удерживая все так же крепко, каждым прикосновением губ ломая его отчужденность. Я слышал, как он дышит, чувствовал, как сопротивляется, растерянный, внезапно обнаженный передо мной, вывернутый наизнанку, сломленный и слабый. Но останавливаться я не собирался, слишком велики были ставки, поздно было отступать – костры уже зажгли.
Я не позволял ему возражать, время раздумий прошло, те минуты были даны нам обоим и превратились в бесплотные годы. Сумасшествие выбивают безумием.
Когда я наконец отпустил его, и заглянул в глаза, то увидал смятение и щемящую, смертельную печаль, эта печаль собиралась на ресницах и падала вниз прозрачными каплями; когда я стер ее ладонью, он заговорил.

Через два дня я с семьей покинул Рим на корабле через Атлантику. К самолетам я не смог привыкнуть – слишком мало времени, чтобы подумать. Ускоряющийся бег времени лишал возможности сделать паузу, осмыслить то, что оставалось за спиной. А мне много чего нужно было осмыслить.
Погода выдалась чудесная, и почти все дни я проводил на палубе. Селия с детьми были поблизости, я не возражал против вторжения в мое одиночество, тем более все мои мысли были направлены на другого человека, плывшего вместе со мной в Америку.
Себастьян явился ко мне с одной сумкой через день после нашего разговора, который сейчас я вспоминал как откровение.
Заберите меня с собой – так сказал он, упрямо смотря на меня. Я попытался возразить, напомнив ему о делах здесь, о жене, какой бы она не была, но он уперся намертво. Он был трезв и решителен, и обещал не причинять мне беспокойства, и устроиться там самостоятельно, и даже отдать все деньги, которые будет должен мне за дорогу. Вместе со всем прочим Себастьян пообещал мне, что найдет работу. Я не представлял, какую работу он сможет выполнять, но это было любопытно. Нет, я не собирался бросать его сразу же по приезду, без средств к существованию. Не собирался бросать его вообще, но был не против занять его чем-нибудь. Я пошутил, что он мог бы писать небольшие статьи с религиозным уклоном, но он посмотрел на меня так, что больше я об этом не упоминал. Это был единственный раз, когда мы упоминали в разговоре его религию, он дал понять, что не позволит даже мне говорить об этом. Особенно – мне.
Я не поверил ничему из того , что он наобещал, но забрал его с собой. И теперь мы каждый день встречались на палубе, кивали друг другу, проходили мимо, еле заметно улыбаясь, или стояли рядом у бортика, так близко, как только было возможно, и он самую малость касался моих пальцев, неизменно говорил о погоде и любовался на воду, в то время как я любовался им, как когда-то любовался высокими сводами Брайдсхеда; ощущая как натягиваются, звенят и крепнут незримые нити, опутывают все наше существо, пронизывают сердце. С превеликим удовольствием поддался я этим путам, пообещав себе и человеку рядом со мной, что не посмею еще раз когда-нибудь хоть на миг ослабить их.

@темы: книга, фанфик, фильм 2008, Себастьян Флайт, Селия Райдер, Чарльз Райдер